о журнале   публикации  книги контакты   подписка заказ!
Где тебя носило?
Привет из Африки

Владимир Кочетков


г. Кейптаун

Нет, конечно, были разные встречи. На улице одного из городков меня удивил нищий — мордатый такой парень лет двадцати пяти. Услышав, как я разговаривал по телефону, он подошел ко мне, написал палочкой на песке несколько русских слов и произнес пару-тройку российских географических названий, объяснив эти свои знания общением с дядей — знатоком России. Странно было услышать о России здесь, в самом центре Намибии. Потом, как того и следовало ожидать, наш разговор переключился на деньги. Он выпрашивал у меня сначала тридцать, затем двадцать местных «рублей» и вовсе не обиделся, когда я отказал. Но по-настоящему я удивился, когда он, узнав о моей специальности, протянул мне в качестве «гуманитарной» помощи десять рублей:

— Я знаю о бедственном положении учителей в России. Много у меня нет, но чем могу…

Меня разобрал смех: ни разу нищие не пытались помочь мне материально.

— Я, конечно, небогат и, конечно, нуждаюсь, но не настолько.

С этим парнем мы встретились на улице еще раз спустя полтора часа — я выходил из магазина, а он шел мимо со своим другом. Парень махнул мне рукой, указал на закупленные продукты и поднял вверх большой палец.

Продукты, к слову, были привычные — сеть супермаркетов четко работает по всему миру. Хлеб, макароны, консервы. Конечно, питьевая вода. Что-что, а уж питьевую воду я использовал только покупную — и в Индии, и в Америке, и тем более в Африке. Даже зубы чистил только покупной водой. Правда, в магазинах маленьких деревень не было такого разнообразия товаров, как в супермаркете. Продавали национальные продукты, например вяленое мясо антилоп и зебр. Я купил такое мясо один раз, да и то по необходимости: иссякли мои запасы. Съедобно, конечно, но, как говаривал один известный киношный герой, на вкус … не очень. Но я отвлекся.

Следующей же ночью мне повстречался другой парень, совсем не похожий на предыдущего. В тот день я катил через степь. Широкую, от горизонта до горизонта. Только солнце светило ярче, чем в привычной для меня среднерусской степи, да время от времени ветер пересыпал через дорогу желтый мелкозернистый песок. Собственно, что-то рассмотреть можно было лишь у дороги: колючие, невысокие кусты с желтыми и зелеными мягкими шишками и пучки срезанной ветром и солнцем жесткой травы. Слева, далеко у самого горизонта, виднелись ломаные очертания вершин безымянного горного хребта. Узкая, но очень ровная асфальтированная дорога была проложена прямо, словно стрела, прозрачный воздух позволял видеть ее на многие километры вперед, и оттого она казалась бесконечной.

Я явно не успевал до ночи в Мариенталь — городок, стоящий на полпути от столицы Намибии до Китмансхупа, южного форпоста страны. Мне не хотелось ночевать у дороги, и я, собрав остатки истраченных за день сил, выжимал из велосипеда всё, что возможно. Но всё равно не успевал.

Медленно погасла заря, на бледнеющем небе проступили первые звезды, и с востока бесшумно и быстро навалилась тропическая ночная темнота. Теперь я видел лишь часть дорожного полотна и осевую линию, блестевшую в свете укрепленного на руле фонарика.

Неожиданно с какой-то второстепенной дороги выскочил на велосипеде парень. Увидев меня, он чуть удивленно улыбнулся, спросил о возможности составить мне компанию и затем ловко пристроился рядом. Мы пошли бок о бок, крутя педали в такт друг другу. В темноте я не мог рассмотреть его лицо, лишь зубы блестели, когда он, улыбаясь, что-то спрашивал. Парень назвался Мозесом, и несколько минут мы обсуждали и его странное библейское имя, и темную африканскую ночь, и долгий наш путь.

— Смотри, — неожиданно указал Мозес вперед, на крохотный огонек, вспыхнувший у самого горизонта. Вначале я принял его за свет далекого дома, но спустя несколько минут догадался, что это звезда. Она вынырнула из-за горизонта и повисла над самой дорогой, и чем темнее становилось вокруг, тем ярче был ее свет. Когда я задерживал на ней взгляд, казалось, она падает вниз и приближается к нам. Но стоило на миг прикрыть глаза и вновь открыть их, звезда опять оказывалась на своем месте. Я прибавил скорость. Это выглядело странно, может быть, смешно, но мне вдруг захотелось приблизиться к ней. Мозес не отставал, но теперь, видимо, как и я, увлекшись этой мнимой погоней, замолчал.

Ветер внезапно прекратился. Он не стих, не изменил направление, он просто исчез, и мы с чернокожим провожатым шли теперь, переключившись на самые скоростные передачи своих велосипедов, легко рассекая прохладный свежий воздух и какую-то пустую тишину, забыв о еде, времени и завороженные скоростью, этой тишиной и игрой с близкой звездой. Я боялся остановиться, боялся, что исчезнет это чувство — чувство необъяснимой легкости — и я опять окажусь простым велосипедистом на ночной асфальтовой дороге, потому гнал и гнал. Мозес не отставал.

Не знаю, сколько прошло времени. Может быть, часа полтора, может быть, больше. Но в Южном полушарии даже звезды движутся вслед за солнцем — справа налево. Звезда поднялась вверх, словно открывая нам путь.

— Смотри, — восторженно крикнул Мозес, — звезда поднимается вверх. Это Африка встречает тебя!

Его лицо почти сливалось с темной тропической ночью, но мне почудилось, что я вижу его глаза — огромные, широко открытые, вижу его взгляд — торжествующий и гордый. Мне даже показалось, что в них блеснул огонек той далекой звезды.

Спустя полчаса мы въехали на ночные улочки Мариенталя. Меня буквально грыз нормальный, здоровый азарт и жадный интерес смотреть по сторонам. Мозес проводил меня до кемпинга, пожал на прощание руку и свернул на какую-то улочку городка.

Здесь, на юге Намибии, я уже не боялся ничего, и, когда мне попался знак о том, что в двадцати километрах от дороги начинается национальный парк, с удовольствием повернул на зов. Знак этот выглядел неказистым в сравнении с огромным рекламным щитом, но название маршрута в рекламе не нуждалось: «тропа через страну, где пляшут камни». Я без колебаний свернул на щебенистую, довольно пыльную дорогу и, оставив позади три или четыре петли серпантина, вскарабкался на невысокий горный хребет, охраняющий заповедную зону. Плотно заросшая колючками и жестким кустарником местность тянулась на несколько километров вперед и в стороны вдоль хребта, но впереди были ясно видны какие-то нагромождения из камней.

Минут через сорок, преодолевая нетерпение, я добрался до нужного мне поворота. Натоптанная тропа уходила в глубь странной местности: пирамиды из наваленных друг на друга окатанных ветром и временем обломков серых скал, перемешиваясь между собой, образовывали запутанные лабиринты. То тут, то там одиноко и неподвижно возвышались странные на вид деревья, росшие, казалось, прямо из камней: невысокие, с короткими толстыми стволами, из вершин которых тянулись в стороны и вверх короткие прямые ветки с пучками тяжелых мясистых листьев на концах.

Стволы эти были на вид мягкими, но, когда я дотронулся до одного из деревьев рукой, создалось впечатление, что я трогаю высокий березовый обрубок, а выступающий наружу корень дерева легко можно было принять за кусок камня. Посреди каменного лабиринта стояла неподвижная тишина и, когда я пробирался по тропе, отчетливо слышался каждый звук.

По тропе я шел до самого вечера. Иногда она расширялась до метра, и тогда удавалось садиться в седло и медленно ехать, но чаще приходилось вести велосипед рядом, а то и взваливать его на плечо и протаскивать прямо через валуны и пучки сухой, острой, словно пики, травы. Местами я, оставляя велосипед и вещи, вскарабкивался на какую-нибудь «пирамиду» и осматривал местность. Это было интересно — никогда еще мне не приходилось видеть такой странный ландшафт. Я всерьез пожалел, что оставил дома бинокль, как бы он сейчас пригодился!

Вообще, за свою жизнь мне пришлось увидеть невероятно много интересных мест, но удивлению предела не было, хотя я давно уже знал, что природа всегда с удовольствием дарит радость тем, кто ее знает и любит.

К обеду следующего дня я выбрался на дорогу и отправился дальше, но всего лишь через двести километров, на самом подъезде к реке Оранжевой, вновь очутился в удивительном краю. Меня всё больше завораживало невероятное смешение африканских красок. К реке я подъезжал вечером. Садилось солнце, освещая уходящую далеко-далеко равнину. Небо было низким, словно растущим из земли. Лучи ложились плотно, и под их густым светом земля вокруг и высокие останцы на берегу реки казались черными.

Это было удивительно! Мне посчастливилось увидеть красные останцы в Аризоне и Австралии, желтые бугры Великой Китайской равнины, вершины белых меловых холмов своей Приволжской возвышенности. Сейчас я видел черные, словно уголь, останцы на Оранжевой реке.

Прав был Николай Дроздов, утверждая, что природа в Африке сохранилась только в национальных парках. Сто раз прав. Одно утаил: этих самых национальных парков в Африке бессчетное количество! Самых разных, больших и не очень, но всегда, в любом случае созданных с целью сохранить места для жизни диким животным. Я за свои четыре с половиной тысячи километров пути побывал больше чем в пятнадцати национальных парках.

В одном из парков заночевал в специально отведенном для этого месте. Поставил палатку, приготовил на горелке ужин. Ночью меня окружили антилопы — огромное стадо. Утром они встали вокруг, терпеливо наблюдая за мной, словно контролеры. Я же под их взглядами завтракал, упаковывал вещи, и уверяю, еще ни разу в жизни мне не приходилось видеть таких необычных наблюдателей. Ни одна антилопа не сдвинулась с места, когда я тронулся в путь — так и пришлось объезжать их застывшие фигуры, они же провожали меня настороженными и недовольными взглядами.

Первый же южноафриканский городок просто поразил количеством пьяных. Дело было вечером, я хотел зайти в магазин, но не рискнул оставить велосипед у его дверей: слишком уж моя белая физиономия бросалась в глаза. Приостановился было у магазина, но несколько человек тотчас подошли ко мне для знакомства. Я попытался что-то говорить, но какой разговор с пьяным человеком? В конце концов, сел на велосипед и поехал искать гостиницу, решив зайти в магазин утром.

Ехал по указкам местных, к которым поочередно обращался, они охотно указывали мне путь. И опять меня поразила доброжелательность, с которой люди (конечно, оставшиеся трезвыми) помогали мне. Прав был тот молодой парень Ирвин, с которым мы поговорили на въезде в городок. Люди здесь действительно оказались душевными и гостеприимными.

Утром улочки выглядели пустынными. Катили машины. Ученики шли в школу. Я чуть притормозил и задержал взгляд на группе школьников. «Форма у них красивая», — мелькнула мысль.

На табло очередной заправки взгляд невольно задержался. Да что ж такое? Я даже подъехал ближе, чтобы убедиться, что заправка работает, — слишком уж скромную цифру «выдал» перерасчет — четыре рубля литр, даже чуть меньше! Я не удержался и подошел к водителю.

— На юге, у Кейптауна, дороже, — подтвердил он, — здесь у нас народ беднее живет.

Долго, очень долго пришлось ехать по горной каменистой пустыне, но я знал, что скоро на смену тропическому поясу придет субтропический. Спускаясь с очередного перевала, я вдруг попал в край виноградников. Они потянулись на много километров. Вместе с ними появились совсем другие дома — голландского типа, с огромными дымоходами, толстыми трубами и небольшими окнами. И опять среди черных лиц изредка мелькали белые — это они занимались в этом краю виноделием, это их дома бросались в глаза.

Еще перевал, и вот уже к виноградникам пристроились плантации лимонов, апельсинов. И пошло, все долины загорелись разным цветом: зеленым — с кукурузными листьями, желтым — с какой-то неизвестной мне культурой. Стада овец и коров заполнили пастбища; поселки и городки, сменяя друг друга, стали встречаться часто, как у нас в средней полосе.

Едва я оставил позади Калвинию, небольшой город Южно-Африканской Республики, как попал в край голубых гор, которые и утром, и днем, и даже на заходе солнца отливали голубым цветом. Но теперь мне это не казалось странным, здесь, на юге Африки, перемешалось всё — лимоны и виноградники, эвкалипты и сосны, океаны и белые пески залива Инфанта, черные и белые люди. И дороги — первоклассные, лучше которых я, кажется, не видел нигде. Погода меня баловала, было тепло и сухо. Я радовался солнцу, радовался голубому небу. Лишь на подъезде к океану опять начал капризничать ветер. В один из дней поймал себя на мысли, что способен написать в его честь целую поэму. Чепуха, что ветра знают по-настоящему только моряки! За годы путешествий я досконально познакомился почти с каждым из ветров. Они никогда не оставляли в покое и, по возможности, изрядно трепали меня. Сколько раз приходилось вот так, сгибаясь пополам и наваливаясь всем телом на руль, вспоминая всех святых, идти к какой-нибудь обозначенной на карте точке. Сколько раз, как и сегодня, эти безжалостные порывы буквально вышибали слезы отчаяния и мольбы! Я никогда не ругал ветер, как не ругаю ничего происходящего в природе, но преодоление собственной слабости всегда связано с муками и величайшими преодолениями, будь это выход на утреннюю пробежку или переход через какой-то сложный горный перевал.

Мыс Игольный — южная оконечность Африки — неожиданно вызвал чувство какого-то торжества. Я стоял на самом южном краю той земли, которую греки далекой Эллады называли когда-то Ойкуменой. Здесь выходили на берег все великие — Васко да Гама, Диаш, Гончаров, Эль-Кано, спутники Крузенштерна и Головнина. Теперь и мне удалось постоять на этом мысу, потрогать руками его рифы. Они смотрели в сторону берега и только здесь, стоя в нескольких десятках метров от них, я понял, как это здорово вот так, запросто увидеть борьбу двух стихий — воды и камня на краю земли!

Километров за пятьдесят, а то и за семьдесят до Кейптауна появились велодорожки. Но я уже ничему не удивлялся — слишком уж много мне пришлось увидеть за последнюю неделю хороших спортивных площадок и сооружений, чтоб удивиться еще и велодорожке.

Я ведь и по школам походил, и на стадионы проникал. Не сам, с местным жителем, профессиональным фотографом Эрно Брауном. Я попал к нему в гости, когда катил по улицам приморского городка под названием Германос. О, это целая история! Мало того, что он и его жена — настоящие стопроцентные буры (так в Африке называют потомков голландских и немецких переселенцев), они просто очень интересные люди.
Эрно — путешественник, пешком прошел по всему побережью ЮАР. Десять месяцев шел. А встретились с ним случайно. Просто он меня увидел на улице и затащил в гости. С Эрно мы объехали окрестности городка, были в школе и даже на службе в протестантской церкви, мне, как географу, это было интересно.

Дети в ЮАР обучаются в школах 12 лет — практически, как у нас, и на пять лет больше, чем в Намибии. Предметы те же, программа та же. И дети как дети — те же глаза, те же переживания за плохую отметку, невыученный урок. Когда шли по коридору, то поймал себя на мысли, что иду по своей школе — цвета кожи я уже не замечал.

Эрно фотографирует детей на заказ. Я как-то видел одного заказного фотографа. Он перекладывал готовые фотографии, словно торговец на рынке, — небрежно, поплевывая на пальцы: «хочешь — бери, не хочешь — не бери, наше дело предложить». Эрно раскладывал сорок фотографий два часа. Бережно, будто в руках держал не фотографии, а души детей. Ни разу пальцем по изображению «не ляпнул», помещая каждую фотографию со всеми предосторожностями в специальный файлик. В его движениях угадывалась любовь к своему труду, к своим способностям. Он рассматривал даже такую, казалось бы, стандартную работу как творчество. Мне это очень понравилось.

Вечером Лилиан, его жена, долго что-то месила, тушила, и в итоге ужинали мы блюдом, которое я назвал просто — «пирожок». Да и вообще я не заметил, чтобы хоть кто-то в Африке ел супы — всё в основном вторые блюда и знакомая по «Макдоналдсам» сухомятка. И с натуральными продуктами не густо... Я порадовался, что мы пока, в отличие от них, имеем возможность и молока свежего испить, и овощи, своими руками выращенные, на стол выставить. Вечером Эрно пригласил друзей. Мы долго разговаривали все вместе, а затем играли на гитарах и пели. Песни, гитара понятны всем. Эрно пел кантри, я — русские народные или бардовские.

Проповедник протестантской церкви, молодой человек в рубашке и галстуке, два часа разговаривал с сидящими в зале. То шутил, то что-то спрашивал. Затем взял в руки электрогитару, вызвал на сцену ударника и солиста и в течение пятнадцати минут пел молитву под роковую композицию. Ему подпевали все, причем стоя и со слезами на глазах. Интересно это и непривычно. Но, может быть, всё это помогает им так радоваться жизни? Ведь умеют радоваться просто так, без какой-то явной причины!

В Кейптаун я заехал вечером. Солнце освещало вершину Столовой горы и верхнюю часть города, но узкие улочки находящегося ближе к океану центра города уже схватывал полумрак. Я долго крутил мимо закрывающихся магазинов и лавок, пока мне удалось отыскать недорогую гостиницу. За день я проехал километров девяносто или сто, успел побывать на мысе Доброй Надежды, находящемся к югу от Кейптауна, полазал по старому маяку, по высокому берегу, пытаясь навсегда запомнить и увести с собой запах Южного океана и Голубых гор.

Через три дня рано утром я был дома. Я очень люблю возвращаться, особенно издалека. Люблю вновь испытать это почти детское чувство встречи, когда всё свое, родное узнаешь снова.

Вот дорога выскользнула из широкой ложбины и начала весело карабкаться вверх по склону. Вот сейчас она поднимется, и я с вершины широкого водораздела увижу свой поселок. Вот-вот, сейчас... Вот показался бугор, заросший лесом, верхушка телебашни, Никольская гора и вот оно, самое дорогое мне место на свете! Здесь меня всегда ждут, здесь любят, здесь, а не за тридевять земель, находится мое счастье — счастье простого человека, живущего на Земле...

Владимир КОЧЕТКОВ
Окончание. Начало см. в № 11 за 2013 г.

 

назад

© ФИС 2018 Наш адрес 125130, г. Москва, а/я 198
Телефоны 8(495)786-6062, 8(495)786-6139