Сайт журнала Физкультура и Спорт

Мой знаменитый сосед Валерий Брумель

Михаил Блатин

Воспоминание о друге
У него было такое легкое перо...

Михаил Анатольевич Блатин (1935—2017) сразу внушал симпатию. Небольшого роста. С широким лбом. Спокойный, однако в движениях быстрый, очень проворный. Одевался всегда скромно, и как-то на замечание моего друга и своего сотрудника талантливейшего Алика Шумского, что, мол, пора менять старенькую шубу, ответил: «Шум, дубленка — она всегда дубленка».

Но это так, впечатления поверхностные, всем видные. Надо бы и о другом. Михаил Анатольевич Блатин, коренной комсомольско-правдинец, проработал в великой молодежной газете 28 лет, начав в 1960-м со стажера. Его отец Анатолий Яковлевич был в свое время главным редактором «Комсомольской правды», но никогда наш редактор отдела спорта Михаил Блатин об этом не упоминал. Ему было абсолютно чуждо любое зазнайство и самолюбование. Редко можно увидеть, а теперь вообще не увидишь, такую скромность, которая была свойственна лучшему, на мой взгляд, спортивному перу 1970-х — начала 1980-х.

Он запомнился и небывало умелым редакторством. Наши огромные статьи, попадавшие ему на правку, порой укорачивались вдвое. И, как это ни казалось нам странным, только прибавляли в качестве: он отсекал всё ненужное, фарисейское, наносное. Уж если Михаил Анатольевич брался за дело, можно было быть уверенным: твой материал пойдет в номер, не сгинет в ворохе статей, заполонявших «Комсомолку».

Да, уж что-что, а конкуренция, борьба за место в четырехполосной, как и все тогдашние газеты, «Комсомольской правде» была жутчайшей. Те, кто оказывались не чуть послабее, а просто менее упорными, шансов на выживание не имели. Приходилось им покидать шестой этаж навсегда, не получив великолепной школы, может, и академии, которую представляла из себя «КП» той эпохи.

Спас меня Блатин. Мне-то грезилось, что у меня на первых порах всё шло не очень-то и плохо. Публиковали, ездил по командировкам, писал заметки о грядущей московской Олимпиаде-80. Но вдруг вызвал Блатин: «Знаешь, Долгопол, если и дальше будешь таким ровненьким и приглаженным, лучше тебе у нас не работать. Извини». Тут надо было уходить или… Постарался выбрать «или». Бился, мучился, искал темы, ворошил горы приходивших к нам писем и, как тогда говорили, «забирался по ним» в самую советскую глубинку. А еще нагло перелезал через какие-то ограды, совал газетное удостоверение ошарашенным милиционерам, и как-то таким коронным трюком взял интервью у идола легкой атлетики тех времен спринтера Валерия Борзова прямо на старте и сразу после финиша.

Блатин лишь однажды и как-то вскользь заметил: «Смотри, ты меня понял».

Без этих суровых уроков совсем молодым-начинающим было в «Комсомолке» не выжить. Без Блатина, без завотделом спорта Володи Снегирева не добраться бы мне в родной газете до поста первого зама.

Часто вырезал для себя очерки Блатина. И какое же у него было легкое, изящное перо! Он писал о легкоатлетах, лыжниках, да обо всех. Мне больше всего нравились его статьи о конькобежцах. И Михаил Анатольевич познакомил с трехкратным чемпионом мира в многоборье Олегом Георгиевичем Гончаренко, с которым мы, несмотря на разницу в возрасте, сдружились. А Блатин долго писал, но написал-таки о рано ушедшем Олеге хорошую книгу. Он всегда был щедр: дарил темы, представлял нам, мальчишкам, своих друзей. Среди товарищей Михаила Анатольевича было и несколько писателей, книгами которых страна зачитывалась. В одной из них в героях угадывались наш редактор и его милейшая, терпеливая жена Катя.

Я был уверен: и наш Блатин должен превратиться в настоящего писателя. Но он уехал собственным корреспондентом в Венгрию. Немыслимый, практически не поддающийся изучению язык, плохое отношение ко всем советским. Но и оттуда Михаил Анатольевич передавал свои читабельные материалы.

Лет через пять он вернулся. Начались странствия по журналам. Нет, всем нам он всё-таки запомнился великолепной своей спортивной журналистикой. А еще тем, что такого сердечного человека редко кому повезет встретить. Мне повезло.

Николай ДОЛГОПОЛОВ, вице-президент Международной Ассоциации спортивной прессы

Воспоминания о кумирах

Мой знаменитый сосед Валерий Брумель

Спортивная слава, увы, мимолетна. Вышедший в тираж чемпион, если он не сумел стать выдающимся тренером, что случается редко, подобен увядшему цветку. Новые гиацинты и хризантемы царят на клумбе, главным украшением которой он был еще вчера. А его место — в гербарии. Но мало кому интересны засохшие лепестки…

Уж насколько знаменит был в свое время Валерий Брумель! Всемирно знаменит! Олимпийский чемпион Игр в Токио-64 стоял, пожалуй, вторым за Гагариным в ряду людей, олицетворявших в шестидесятые годы страну победившего социализма. И подчеркивая эту близость, почти родство, газеты называли Валерия космическим прыгуном. Его рекордные перелеты над планкой поднимали из разряда химер брошенный в массы Никитой Хрущевым лозунг «Догнать и перегнать Америку!» Представлялось, вот-вот догоним, и не только по мясу и молоку. В космосе опережаем… В прыжках в высоту, где американцам десятилетия не было равных, их бьем… Казалось, еще немножко, еще чуть-чуть — и вся страна совершит рывок, сиганет к сияющим высотам!

Не сиганула. Да и рекордные взлеты Брумеля оборвались внезапно и нелепо. Всего-навсего небольшая авария — мотоцикл со знаменитым пассажиром, сидящим в седле позади водителя, задел бордюр тротуара. А последствия ее оказались катастрофическими — у пассажира были раздроблены ступня и голень правой ноги. На спортивной карьере можно было ставить крест.

… Весть о том, что в нашем доме поселился замечательный сосед — не кто иной, как сам Валерий Брумель, вмиг облетела обитателей 12-этажной башни на Вятской улице. Дом был кооперативным, журналистским. Валерий поселился один в двухкомнатной квартире на девятом этаже. Позади были развод, череда бесполезных операций в клиниках... Из квартиры выходил редко, да и куда отправишься на костылях? Лично я за много месяцев не встречал нового жильца ни разу. Но у подъезда стоял на приколе голубой американец «шевроле», как бы подтверждая своим сверкающим обликом: знаменитый сосед в нашем скромном кооперативном доме — не выдумка и не миф. Впрочем, некоторым жильцам всё-таки доводилось встречать знаменитость — на костылях, с опухшей — то ли заспанной, то ли после похмелья — физиономией…

Каким может быть состояние человека, олимпийского чемпиона, потерявшего в один миг практически всё? Место — и какое! — в жизни. Семью. Возможность прыгать и бить рекорды. Слышать рукоплескания трибун. Да и просто свободно ходить по земле. Чемпион? Нет, калека — в двадцать три всего-то года. А жить на что? Гонорары платят только за рекорды и победы. Поневоле запьешь с тоски…

Но слава — не пустой звук. Растаявшие в воздухе овации способны, оказалось, воплотиться в нечто весомое и зримое, например, предстать перед вами простецкого вида парнем. Что запомнилось в неожиданном посетителе редакции? Байковые, не по летней жаре, шаровары. И имя — Николай. В Москве проездом — следует из Кургана в Запорожье. Что привело в редакцию? Нужен адрес Валерия Брумеля. Для чего? Читал в газетах о случившейся с ним трагедии. А в городе Кургане практикует хирург по фамилии Илизаров, способный творить чудеса. Может, Брумелю просто ничего не известно о нем?

— Представляете, — объяснял Николай, — у меня был врожденный порок: одна нога короче другой на целых тридцать сантиметров. А теперь — глядите.

И гость изобразил на паркете нечто вроде чечетки.

Почему он пришел именно к нам, в газету? Почему не обратился в адресное бюро? Или, скажем, в милицию? В спорткомитет? Видимо, было тогда у людей ощущение, что газета всё знает и многое может. Во всяком случае, сумеет помочь.

Жаль, не удосужился я тогда спросить у этого Коли из Запорожья ни фамилии, ни адреса. Впрочем, охотно провел я гостя на балкон седьмого этажа газетного корпуса на улице «Правды», откуда открывался вид на еще не вполне городские окрестности: там, за улицей Нижняя Масловка, над крышами деревянных усадебных домиков одиноким утесом голубела наша 12-этажная блочная башня. Объяснил, как пройти, назвал номер квартиры Брумеля. На том и расстались.

Продолжение этой истории я узнал много позже, уже от самого Валерия. В тот день он изрядно хватил с утра и завалился спать. На звонки в дверь с трудом поднялся. Увидев на пороге незнакомца, долго не мог «врубиться», осознать, что тому надо. Какой-то бред про Курган, про хирурга… Буркнув что-то вместо благодарности, затворил дверь, отправился досматривать сны. Вечером вспомнил о дневном посетителе — не приснилось ли? Нет, кажется, не приснилось: вот записка, телефон, адрес… Через пару дней рискнул, не веря, впрочем, в чудо, позвонить в Курган: так, на всякий случай. И услышал в трубке голос хирурга: «Знаю про ваши проблемы. Удивлен, что раньше не обратились ко мне. Приезжайте».

Мое знакомство с Валерием произошло спустя почти год после этого случая. Уже состоялась успешная операция в Кургане, поставившая его буквально на ноги. А повод был вот какой. Мой давний приятель и однокашник по факультету журналистики МГУ Алексей Сребницкий из газеты «Советский спорт» и Валерий Брумель, объединив усилия, написали книгу. Брумель выступал автором, а Алексей сотворил так называемую литзапись. Окончание совместного труда по традиции предстояло «обмыть». На торжество в квартиру Брумеля были званы Алексеем и мы с женой.

Горели свечи — это было модно тогда в Москве. Стол ломился от яств и был хорошо сервирован — Валерий знал в этом толк. А какие бифштексы подавал хозяин! Сам мясо на рынке выбирал — сам и жарил.

Здесь я хотел бы заметить попутно, что кулинарные достижения Брумеля всегда восхищали меня не меньше, чем его рекорды в секторе для прыжков. Впрочем, и исходный материал он всегда имел превосходный. Мясники, зеленщики, торговцы рыбой почитали за честь порадовать чемпиона дефицитом — всем самым лучшим, самым свежим.

С интересом приглядывался я в тот вечер к хозяину дома. Одно дело — фото в газетах, совсем иное — живой человек. Особой живости, правда, в его облике не обнаружил. Малоподвижное лицо, будто из мрамора высечено. Такое лицо могло принадлежать какому-нибудь римскому патрицию, а, может, даже императору, самому Нерону. Взгляд спокойный, властный. Держится, правда, не высокомерно, но с большим достоинством.

Тост следовал за тостом. Ради чего собрались — уже не вспоминали. Хотя виновница торжества — толстенная кипа машинописных страниц, именуемая рукописью, возлежала рядом на журнальном столике.

Это был первый книжный продукт Алексея, и его распирало от гордости, что он стал соавтором самого Брумеля. И Леху понесло. Он говорил, говорил, перебивая хозяина, не давая никому возможности вставить хоть слово. Перепрыгивая с одной темы на другую, он как-то незаметно забрел в опасную зону, заявив запальчиво, что делают спортсменов героями, кумирами миллионов, неутомимые спортивные журналисты.

По лицу хозяина пробежала тень

— Так это вы нас делаете? — произнес он совершенно спокойно и словно слегка удивляясь сказанному. — Может, и меня ты сделал?

Валерий поднялся. Его лицо, казалось, еще более окаменело — никаких эмоций не отразилось на нем. Далее всё произошло как в замедленной съемке. Брумель шагнул по направлению к Алексею. Довольно щуплый соавтор, изрядно струхнув, вдруг еще более сократился в размерах и как-то обмяк. Всё с той же каменной методичностью Брумель, не говоря ни слова, довел Алексея до входной двери, отворил ее и вытолкал вон.

Честное слово, тогда я впервые увидел, как человека спускают с лестницы. Впрочем, и за всю оставшуюся жизнь ничего подобного не наблюдал никогда.

Вслед за Алексеем полетели, рассыпаясь и порхая в воздухе, соскальзывая вниз по лестничным ступеням, листки так и не обмытого до конца совместного труда.

Впрочем, через какое-то время книжка всё же увидела свет, из чего можно заключить, что Алексей не поленился собрать рассыпанные листки, и соавторы благополучно помирились.

Должно быть, и сам Валерий ощущал себя в те годы внезапно спущенным с лестницы злодейкой-судьбой. И сознавал, что скользит по ступеням всё ниже и ниже. Он слишком сжился с ролью всеобщего идола и расставаться с ней никак не хотел. Ему нравилось, что его узнают на улицах, что тают перед ним не только девушки, но и продавцы, швейцары, официанты, а также прочие держатели дефицитных услуг, берут под козырек гаишники, прощая явные прегрешения за рулем. Но с каждым годом эффект узнаваемости срабатывал всё реже.

Как только ни пытался он удержать ускользающую известность! Живо откликался на любые предложения об интервью, выпустил несколько книг с различными соавторами, в том числе и повесть, основанную на событиях собственной жизни. По сценарию с участием Брумеля вышел на экраны фильм «Право на прыжок». Кстати, по настоянию Валерия я держал вступительное слово на премьере этой картины в столичном Доме кино. Почему именно я? До сих пор не могу понять. Сделать это намеревался знаменитый кинорежиссер Станислав Ростоцкий, который наверняка справился бы с миссией гораздо лучше меня. Но Валерий уперся. Он всегда и во всем любил диктовать свою волю.

В течение нескольких лет мне довелось близко общаться с этим необычным человеком. Особенно запомнились совместные походы в ресторан «Арарат» на Неглинной. Здесь его считали своим и порой обслуживали в долг.

В выпивке Валерий всегда знал меру. За рюмкой он любил рассуждать на разные отвлеченные темы. Умел увлечь, зажечь своими рассуждениями. Но странно: на другой день поутру, на еще больную, но уже ясную голову при воспоминаниях о подробностях вчерашнего воодушевления думалось: что это за чушь он излагал? Пшик какой-то… Пожалуй, Валерий обладал даром внушения, чем-то сродни гипнозу.

О своем сверкающем прошлом олимпийский чемпион вспоминать не любил. Иногда замечал, если речь заходила о текущих событиях в секторе для прыжков в высоту:

— Да если бы я прыгал этим новым способом «фосбери-флоп», где бы они были, нынешние рекордсмены?

Свой последний, шестой по счету, мировой рекорд Валерий Брумель установил в 1963 году (228 см), прыгая «перекидным», общепринятым тогда способом, при котором спортсмен перелетает планку, повернувшись к ней в воздухе лицом и грудью. Это достижение никто не мог перекрыть целых восемь лет. Но в конце шестидесятых годов американский прыгун, инженер по образованию, Дик Фосбери начал прыгать, поворачиваясь во время полета к планке спиной. Изогнувшись всем телом, спортсмен перелетал через препятствие как бы по дуге, что давало известное преимущество в борьбе с планкой. Все спортсмены быстренько освоили этот «флоп», и незыблемый, казалось бы, рекорд Брумеля в конце концов был превзойден.

Разумеется, вечных рекордов не бывает. Я же занимаю внимание читателей техническими подробностями лишь для того, чтобы подчеркнуть, как велики были возможности Валерия Брумеля, так неожиданно рано покинувшего спортивную арену.

Увы, попытка вернуться в большой спорт ему не удалась.

Зимой, если не ошибаюсь, 1968 года в похожем на большой аквариум зимнем манеже «Стадиона юных пионеров» (сокращенно — СЮП) состязались московские легкоатлеты. В секторе для прыжков в высоту собралась довольно сильная компания во главе с тогдашним чемпионом страны Сергеем Будаловым. Принимал участие в этих соревнованиях — впервые после огромного перерыва — и Валерий Брумель.

Зрителей было немного — тренеры, друзья спортсменов. На длинной и низкой скамейке я сидел рядом с крупным, густоусым человеком — хирургом Гавриилом Абрамовичем Илизаровым. Мы оба, конечно, болели за Валерия. Впрочем, за него в тот день болели, кажется, все.

Перелететь через планку на двухметровой высоте для Валерия не составило особого труда. Но было видно, что перед нами уже не прежний дерзкий «штурмовик», а тяжелый «бомбардировщик». И всё же Валерий, хоть и со второй попытки, преодолел высоту 2.08. Всем стало ясно, что это почти предел

. 2 метра 10 сантиметров. Дважды после прыжков Валерия планка, насмешливо дребезжа, падает на землю. Последний прыжок. Валерий разбегается… Толчковое усилие было настолько мощным, что швы старенькой туфли лопнули, и она на наших глазах стала разваливаться прямо в воздухе. Казалось, всё, Валерий перелетел через планку… Но отслоившаяся подошва чиркнула по ней и…

Планка упала. Валерий вышел из прыжковой ямы, снял туфлю, внимательно осмотрел ее и зло швырнул оземь:

— Всё, больше не прыгаю!

Верил ли он сам в свое возвращение? Полагаю, нет. Прыгал для очистки совести, чтобы сказать потом самому себе: я сделал всё, что мог. Прыгал для Илизарова, для прессы, чтобы еще раз напомнить о себе. Возможно, соблюдай Валерий режим и держи себя в тонусе, он мог бы прыгнуть и выше, скажем, на 2.15. Но кому был нужен Брумель в роли спортивной посредственности? Да, после операции в Кургане он мог ходить не хромая, бегать и даже прыгать, хоть и не столь высоко, как прежде, что он и продемонстрировал в манеже СЮПа. Прыгал, скрывая под гетрами ото всех увечье. Но я-то видел эту ногу, вытянутую чудо-аппаратом Илизарова до нормальной длины, видел эту пятисантиметровую часть ноги над щиколоткой — участок искусственно взращенной кости, обтянутой кожей, но не плотью… Никто и не догадывался, что штурмовал высоту 2.10, по сути, калека…

А всё-таки жаль, что чудес не бывает.

Вскоре Валерий Брумель переехал в новую квартиру в переулке Сивцев Вражек в центре Москвы. Мы стали встречаться всё реже, реже…

Михаил БЛАТИН