о журнале   публикации  книги контакты   подписка заказ!
Спорт и личность Игорь Тер-Ованесян. Прыжки во сне и наяву...

Андрей Баташев



Визитная карточка Игорь Арамович Тер-Ованесян Родился 19 мая 1938 года.
Двукратный рекордсмен мира.
Трехкратный чемпион Европы на открытых стадионах (1958, 1962 и 1969 гг.). Восемь раз устанавливал европейские рекорды.
Пятикратный участник Олимпийских игр, дважды завоевывал бронзовые олимпийские награды (в 1960 г. — в Риме и в 1964 г. — в Токио).
Многократный чемпион СССР в прыжках в длину.
Кандидат педагогических наук, профессор Российского государственного социального университета. Пожизненный член Совета Международной федерации легкой атлетики.







Спорт и личность
Игорь Тер-Ованесян. Прыжки во сне и наяву...

Прыгун в длину Игорь Тер-Ованесян. Совсем недавно его имя было у всех на устах; в Советском Союзе он был столь же популярен, как суперзвезды мировой легкой атлетики Владимир Куц, Валерий Брумель и Сергей Бубка...

Перед Играми в Мехико многие предрекали ему победу. И на то были все основания: в 1967 году на предолимпийской неделе Игорь повторил мировой рекорд своего основного конкурента американца Ральфа Бостона, совершив прыжок на 8,35 м. Однако в Мехико мало кому известный американец Боб Бимон улетел на запредельные 8,90 м, повергнув в ступор даже искушенных специалистов. Помню, как после Игр в Мехико об этом рассказывал сам Игорь Тер-Ованесян, придя к своему другу-журналисту Алексею Сребницкому в спортивный отдел Агентства печати «Новости», где я тогда работал. «Как только Боб под аплодисменты завершил свой прыжок, — вспоминал Игорь, — у меня вырвалось: “Так я и знал, что кто-то покажет 8,50”. Когда же объявили, что Бимон прыгнул на 8,90, это стало для меня шоком. Оправиться от него я не смог. И в итоге занял четвертое место».

Тогда, в АПН, никто не стал задавать Игорю никаких вопросов: всем было ясно, что он всё еще не может отойти от того поражения... И даже теперь, когда судьба вновь свела меня с Игорем Арамовичем, я остерегался расспрашивать его о Бимоне. Однако обойтись без упоминания о своем давнем сопернике он не мог.

— Я разгадал бином Бимона, — сказал, обратившись ко мне, Игорь Арамович, словно продолжая разговор, который мог бы состояться между нами несколько десятилетий назад. — Его фантастический результат обусловлен тем, что свой последний шаг он сделал и самым длинным, и самым быстрым, превзойдя в скорости маха даже самых быстрых спринтеров.

Сегодня у меня совсем иное, чем в прежние времена, представление о прыжках в длину, — продолжил свои объяснения Игорь Арамович, показав мне листок со своими расчетами и схематическими рисунками. — Если бы я сейчас вернулся в сектор, то прыгал бы совершенно не так, как прежде.

— Но как? Можете ли вы дать хоть какое-то пояснение?

— Могу. Мне ведь нередко снится, как я прыгаю и как лечу... А недавно мне привиделся смешной сон. Меня как бы пригласили в школу, чтобы я рассказал ребятам о прыжках в длину. Но когда я пришел туда, то подумал: «А зачем говорить? Я лучше полетаю перед ними, чтобы показать, как это нужно делать». Народу пришло очень много. И изо всех коридоров люди всё шли и шли в тот зал. Я вышел вперед, потом, почему-то откинувшись на спину, поднялся вверх и начал летать — туда-сюда, вверх-вниз... А люди в зале сидят и смотрят... «Но ради чего я им это показываю? — спросил я себя. — Они же не смогут летать. Никогда... Так, может быть, нужно рассказать им, как я это делаю? Но я ведь этого не знаю. Просто летаю — и всё».

— Можно предположить, что такой сон — это подарок, который природа сделала вам за ваши бесчисленные прыжки-полеты.


— Кто знает... Я прыгал в течение двадцати лет, совершая каждый год примерно тысячу прыжков, в среднем — на семь метров. Выходит, что в течение года я пролетал семь километров. Добавьте к этому различные прыжковые упражнения, и получится, что, находясь в воздухе, я преодолел расстояние от Москвы до Ленинграда, то есть 800 километров! Думаю, что никто в мире не летал без всяких технических приспособлений так долго и на такие большие расстояния...

Знаете, что самое страшное в прыжках в длину? Взрыв после максимально быстрого разбега! А после этого возникает очень приятное состояние — то ли удовлетворенности, то ли безмятежности.

— Как в том полете из вашего сна...

— Да. Мне тогда словно бы сказали: «Игорь, не надо дергаться. Надо медленно, очень медленно всё делать. И зачем ты столько тренируешься? Дело же не в скорости». А я-то всегда работал, стараясь увеличить силу и повысить скорость. А оказывается, надо медленно подойти к планке, медленно оттолкнуться и медленно лететь. А сколько я пролечу — зависит от меня самого: хоть десять, хоть двадцать метров, а может быть, и километр...

Вот какие мысли рождаются во мне, когда пытаюсь воссоздать то свое состояние. Значит, нужно развивать не только силу и скорость, но еще и какие-то другие качества.



Но где, в какой сфере можно в реальности обрести те «другие качества», которыми он обладал, когда совершал во сне свой фантастически медленный безмятежный полет?

В последние годы Игорь Тер-Ованесян, продолжая анализировать технику выдающихся прыгунов, всё больше и больше времени отдает своему давнему увлечению — живописи. Так, может быть, именно в мире искусства постигает он и те ощущения, из которых складываются «другие качества», необходимые для прыжков-полетов?

— Рисовать я начал в детстве, — рассказывает Игорь Арамович. — Понимая, что этому надо подучиться, я в пятом классе пришел в Дом пионеров, в кружок рисования. На первом занятии нужно было нарисовать с натуры чучело вороны. Мне это показалось скучным, и больше я в тот кружок не ходил.

С тех пор рисую для себя, не прибегая ни к чьим советам. Стараюсь передать динамику движений, экспрессию и собственные эмоции. Больше всего мне нравится рисовать углем, делая рисунок сразу, по какому-то наитию, ничего потом не дорисовывая и не исправляя. Мне кажется, что лучшие мои вещи — те, что делаются именно так, то есть мгновенно.

— А вот эта, написанная маслом, картина, на которой изображена пустая лодка, застывшая на темной воде, видимо, родилась у вас далеко не сразу...

— Да, это была длительная работа. Мне хотелось передать ощущение одиночества, моего собственного одиночества, — говорит Игорь Арамович, — так как я всегда стараюсь выразить свое внутреннее состояние.

Бывает и так, что я в каком-то порыве набрасываю краски на холст, а затем отхожу в сторону и погружаюсь в размышления. А потом эти краски начинают управлять мною, подталкивая к тому или иному решению. И тогда мне удается сделать мои композиции более интересными....



Но, может быть, к этим его картинам применимо правило, которое он вынес из своего незабываемого сна: «Надо медленно оттолкнуться и потом медленно лететь»…

Игорь Тер-Ованесян пробует себя в различных стилях живописи. И он, конечно же, способен и к долгой кропотливой работе. Пример тому — копии японских картин, написанных в жанре укиё-э. Стремясь к абсолютной точности, Игорь Арамович расчерчивает бумагу на квадратики и скрупулезно переносит на нее бесчисленные замысловатые детали этих произведений.

— Я стараюсь прислушиваться к себе и улавливать подсказки, исходящие от всего, что вижу, — продолжает рассказывать о своем творчестве Игорь Арамович. — Вот, например, нарисовал я в деревне Журавлиха речку и поле. Но когда посмотрел на свою работу, то почувствовал, что ей не хватает нежности. И вдруг увидел мысленно двух лошадок, прижавшихся друг к другу. Я их написал, и эта лошадиная нежность определила, как мне кажется, романтическое настроение, которым проникнута картина. Не знаю только, как ее назвать: то ли «Нежность», то ли «Влюбленность».

— Игорек рисовал всегда, — говорит жена Игоря Арамовича Ольга Артуровна Клейн (в 1971 г. она была рекордсменкой мира в эстафете 4 х 400 м, а в 1975 г. стала рекордсменкой мира в беге на 400 м с барьерами). — А с тех пор, как он ушел из Федерации легкой атлетики, у него стало больше времени для этого.

Утром встает — и сразу идет рисовать. Пойдет, погуляет — и снова пишет. Ночью я просыпаюсь и вижу, что он опять у мольберта. Когда он пишет, то словно бы находится в дороге. Для Игоря это время раздумий, когда у него возникают и новые мысли, и новые ощущения. Размышляя и обдумывая что-то, он никуда не торопится. Он никогда не гневается и ни на кого не кричит. С ним всем легко и комфортно...



Четыре года назад Игорь Тер-Ованесян перенес инсульт. Но что предшествовало этой беде? И можно ли сегодня назвать ее причину?

— В деревне Журавлиха, где у меня загородный дом, — вспоминает Игорь Арамович, — мы делали корт. Привезли гравий, и я здорово выложился, разгружая его. После такой тяжкой работы моя сердечная аритмия (она была у меня и раньше) усилилась. И ночью всё и случилось. Речь ушла, но двигательные функции сохранились.

Ольга Артуровна чуть подробнее рассказала о том, что тогда произошло:
— Игорек любит работать физически. Когда мы живем в Журавлихе, он всегда что-то возит, подсыпает, подсеивает. Ни дождь, ни солнце, ни ветер ему не помеха. Поработает, потом полежит и опять идет работать. Не может он жить иначе, поэтому у нас всё в идеальном порядке. Но тогда Игорь не рассчитал свои силы. Сначала вместе с одним из рабочих он разгружал гравий, который привезли на двадцатитонных грузовиках. Когда же пришла последняя — пятнадцатая — машина, его помощник куда-то ушел, и Игорю пришлось одному выгружать чуть ли не все двадцать тонн.

Он очень устал, однако, привыкнув за долгие годы к большим физическим нагрузкам, не обратил на это особого внимания. Закончив работу, выпил стаканчик кальвадоса, попарился в бане...

У него и раньше, когда он чересчур перегружался, возникала сердечная аритмия, однако через два-три дня всё проходило. А в тот раз к этому добавилось еще и обострение его старой язвенной болезни...

— Меня месяц продержали в президентской клинике, — поспешил завершить разговор о своей болезни Игорь Арамович. — Не знаю, как и чем меня лечили, но мое состояние улучшилось.

— Слышал, что, пережив инсульт, вы стали гораздо больше, чем прежде, заниматься художественным творчеством.

— Да, да! — с чувством воскликнул Игорь Арамович, видимо, обрадовавшись, что разговор о болезнях закончился. — Я пишу молча, мне очень нравится молчать.

Общаясь с кем-либо, я, естественно, должен говорить. А я чувствую, что моя речь еще не полностью восстановилась, и это мне неприятно. Мне лучше, когда я рисую, то есть когда я один. Часто думаю об этом и иногда даже спрашиваю себя: может, мне следует пойти в монахи?

— А вы верующий человек?

— Да. Мое московское утро начинается с того, что я выхожу на прогулку и иду к церкви. Прихожу туда, когда там еще никого нет. Сажусь на скамью и чувствую удивительную умиротворенность. Там такой покой....

Потом иду к другой церкви, поразительно красивой, где уже много людей. Провожу в молчании несколько минут, а потом продолжаю свою прогулку по московским улицам. И когда возвращаюсь домой, у меня очень хорошо, радостно на душе, и нет никаких тревог.

— Значит, вы можете управлять своим настроением…

— Да, это так. Раньше мне помогали книги, и я много читал, но сейчас мне это стало трудновато. Свою жизнь я подразделяю на три этапа. До 35 лет я был действующим спортсменом, затем занимался тренерской работой, возглавлял Федерацию легкой атлетики, исполнял обязанности заместителя председателя Комитета РФ по физической культуре, спорту и туризму. Это было самое страшное время в моей жизни, поскольку круг моих обязанностей был ограничен составлением никому не нужных бумаг, и я от этого очень страдал. Но с 2002 года, когда я перешел на пенсию, в моей жизни начался третий этап.

Меня уже давно притягивает к себе история древнегреческого философа Эпикура. В 306 году до нашей эры Эпикур купил в Афинах сад, где, поселившись с учениками, основал философскую школу, дав ей название «Сад». Надпись над входом гласила: «Гость, тебе здесь будет хорошо. Здесь удовольствие — высшее благо». Меня завораживают изречения Эпикура. Вот одно из них: «Кто говорит, что заниматься философией рано или уже поздно, подобен тому, кто говорит, что быть счастливым еще рано или уже поздно».

В ответ на это мне хочется сказать, что сейчас, когда мой возраст близится к восьмидесяти, я счастлив. Потому что я внутренне стал другим. У меня теперь другие цели, главная из которых — создать вокруг себя такое пространство, где я мог бы реализовать свои планы, связанные и с развитием моего вида спорта, и с живописью, и с той философией, к которой пришел в последние годы…

Лет двадцать назад я купил гектар земли в деревне Журавлиха Владимирской области (это в 140 километрах от Москвы, недалеко от районного центра Кольчугино). Вот там я стараюсь обустроить свой «сад», где моим гостям «было бы хорошо». В Журавлихе у меня три дома. Один — для меня, а еще два дома с восемью спальнями — для гостей.

Разумеется, я никогда не смогу забыть о своем прошлом и о тех спортсменах, которые в прежние годы соревновались со мной в прыжках в длину. Сейчас в мире проводится немало соревнований ветеранов серии «Мастерс», в которых участвуют около пяти тысяч спортсменов. А сколько среди них прыгунов в длину в возрасте от 35 до 90 лет? Наверное, не больше трехсот-четырехсот человек. Знают ли они обо мне? Ценят ли мои достижения? Не сомневаюсь, что знают и ценят. Но если это так, то им наверняка было бы интересно приехать ко мне в Журавлиху, где уже сейчас созданы комфортные условия для приема гостей.

Я буду приглашать туда людей, близких мне по духу. Мы будем жить рядом, общаться. Я стал бы проводить для них мастер-классы и показывать им свои картины. Если кто-то из них еще и рисует, то это был бы идеальный вариант: может быть, мы устроили бы потом общую выставку.

Я многое сделал в Журавлихе. Там теперь есть травяной теннисный корт, сектор для прыжков, спортивный зал, помещение для занятий живописью, площадка для мини-гольфа, бассейн и сауна. У моих соседей, живущих неподалеку, есть лошади, и они пообещали, что по первой моей просьбе приведут их в Журавлиху для моих гостей. Ну а к услугам тех, кто захочет заняться бегом или покататься на велосипедах, — вся Владимирская область...

Я хочу учредить Кубок Тер-Ованесяна. Выступить в этом турнире смогут те, кто когда-либо прыгал на 8,35. Такой турнир можно проводить каждый год. Участников в нем будет не так уж много: думаю, не больше десяти человек.

Планку мы уберем, поэтому будут фиксироваться реальные прыжки (то есть без заступов). И после каждой из шести попыток победителю будут вручаться призовые.

На свой Кубок я бы пригласил всех ребят, с которыми когда-то прыгал: Ральфа Бостона, Роберта Бимона, Линна Дэвиса, Майкла Пауэлла... Думаю, что приехал бы и Роберт Эммиян, который в свое время показывал выдающиеся результаты. Я представляю себе, как они тренируются, а мы с Бимоном сидим где-нибудь в уютном местечке, пьем шампанское и смотрим хронику. Телевизионщики могли бы всё это снять, а мы недели через две провели бы соревнования за мой Кубок. (Такой турнир, кстати сказать, мог бы пройти и в Москве.)

А в следующем году в Журавлиху приехали бы посоревноваться прыгуны-ветераны, выступающие под эгидой «Мастерс».

Но на всё это, разумеется, нужны денежки. Думаю, что какую-то сумму удастся выручить за мои картины, если устроить вернисаж моих работ. К слову, в 2010 году такая выставка с успехом прошла в районном центре Кольчугино. Кроме того, какие-то средства на проведение этих соревнований, надеюсь, выделят и спонсоры, и государство.

А в паузах между турнирами я буду приглашать в Журавлиху детей с родителями. Ребята будут общаться со мной, тренироваться и заниматься живописью. А потом все желающие смогут совершить экскурсию по городам «Золотого кольца». В ближайшем будущем собираюсь еще установить в окрестностях Журавлихи подъемник, чтобы дети могли бы заниматься здесь горными лыжами.

... В своем «Саду» Эпикур преподавал 35 лет и умер в старости, в окружении друзей и учеников. Мне хотелось бы выстроить сегодняшний период моей жизни, следуя, насколько это возможно, примеру великого философа. Хочу организовать в Журавлихе некий клуб, где я мог бы преподавать до конца жизни, поддерживая и укрепляя связи с моими давними друзьями.

Закончить же разговор о своих планах мне хочется еще одной цитатой из Эпикура: «Спрашивай себя каждый вечер, что ты сделал хорошего. Имей всегда в своей библиотеке новую книгу, в погребе — полную бутылку, в саду — свежий цветок».

К счастью, всё это у меня есть: и в библиотеке, и в саду, и в погребе, где хранится кальвадос, который из наших собственных яблок великолепно делает моя жена. Андрей БАТАШЕВ







 

назад

© ФИС 2018 Наш адрес 125130, г. Москва, а/я 198
Телефоны 8(495)786-6062, 8(495)786-6139